Сургутская православная миссия 1867–1898 гг

Цысь Ольга Петровна, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России

НГГУ.

СУРГУТСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ МИССИЯ 1867–1898 ГГ.:

ВОЗНИКНОВЕНИЕ, СОСТАВ, ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И РЕЗУЛЬТАТЫ

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

История миссионерства в Сургутском крае до настоящего времени не становилась предметом самостоятельного исследования. Разрозненные публикации на это тему носят обзорный характер¹. В то же время имеющийся в настоящее время в нашем распоряжении корпус опубликованных источников, снабженных квалифицированным научным комментарием, материалы периодических изданий, региональных и федеральных архивов позволяют осветить значительный круг вопросов, связанных с одной из интересных страниц прошлого православия на территории среднего Приобья².

В XIX в. в Тобольской и Сибирской епархии действовало три миссии, получавшие содержание от казны и находившиеся в непосредственном подчинении Тобольской духовной консистории: 1. Кондинская, возникшая в 1844 г. при Кондинском Троицком монастыре; 2. Обдорская, после длительного перерыва возобновившая свою деятельность с 1854 года. Несколько лет спустя возникает третья – Сургутская миссия³.

В 1865 г. преосвященный Варлаам II (Успенский) побывал с инспекционной поездкой на Тобольском севере. В его путевых дневниках отмечалась необходимость «быть другому [т. е. второму – О.Ц.] священнику» в г. Сургуте; описывалось сложное положение местного населения и сельского духовенства края: в Селияровском приходе «многие деревни… иногда целый год не посещаются священником», «инородцы во всех деревнях мало сообщаются святых тайн», гражданские чиновники отучают их «от Христовой церкви с воспрещением, якобы брать и покупать даже свечи при церквях»⁴ и т. д. Вероятно, результаты этой поездки убедили епископа оказать содействие оживлению пастырской работы.

10 марта 1867 г. по представлению архиепископа Варлаама II Св. Синод принял указ «об усилении миссионерских действий в Березовском крае и об усилении состава причта Сургутской церкви»⁵. Последовавшие распоряжения епархиальных властей привели к учреждению самостоятельной миссии в Сургуте, расширению состава миссионеров за счет новых вакансий и увеличению казенных расходов на оплату труда православных проповедников⁶. Сургутская миссия формируется из состава причта городской Троицкой церкви, с назначением к ней дополнительно второго священника – помощника настоятеля, третьего причетника⁷.

Территория, на которую миссия распространяла свою деятельность, занимала более 220 тыс. кв. верст. На этой обширной площади проживало лишь около полутора тысяч русских, сосредоточенных преимущественно в г. Сургуте, несколько тысяч ханты (остяков) и ненцев (самоедов), которые вели полукочевой или кочевой образ жизни; находилось 5 сельских храмов, располагавшихся на расстоянии от 60 до 730 верст от Сургута. Общая же численность населения края по данным Центрального статистического комитета составляла в 1868 г. 7191 чел. (из них 1061 чел. – жители г. Сургут, 2892 чел. – «бродячие инородцы»)⁸. Оседлое и полуоседлое население было сосредоточено в 130 населенных пунктах, 115 из которых имели менее 50 жителей⁹. Лишь 8 селений находились на тракте, соединявшем окружной центр с Самарово (ныне – Ханты-Мансийск). Остальные располагались по берегам Оби и ее многочисленных притоков вдали от проезжих дорог.

В состав миссии входило от 4 до 6 человек. Возглавить ее организацию поручили местному благочинному – Василию Александровичу Кайдалову, отдавшему уже не один год службе на севере¹⁰. Новое назначение сохраняло за ним должности настоятеля городского храма и законоучителя в двух школах – казачьей и женском училище¹¹.

Должность настоятеля занимали в различные периоды священники В. А. Кайдалов (1867 г. – 1872 г.), Александр Крылов (до октября 1872 г.), Алексей Силин (декабрь 1872 г. – 1876 г.), Виктор Калугин (1877 г. – август 1884 г.), Стефан Тверитин (август 1884 г. – 1896 г.).

Помощниками настоятеля («младшими миссионерами») являлись священники Александр Крылов (с 1867 г.), Македон Тверитин (с 1872 г. до кон. 1870-х гг.), Стефан Тверитин (с 1879 г. до августа 1884 г.), Алексей Кайдалов (с августа 1884 г. до марта 1886 г.), Владимир Чегаскин (с мая 1890 г. до сер. 1894 г.), Павел Ликвентов (с 1894 г.).

Сотрудниками миссии были дьякон Евгений Тверитин (1868 г. – 1871 г.), дьякон на вакансии псаломщика Гордий Вергунов (с июня 1872 г.), псаломщики Иоанн Покровский (не позднее 1868 г. до 1882 г.), Арсений Вергунов (с 1882 г. до лета 1886 г.), Василий Лаврентьев (с лета 1886 г. до августа 1888 г.), Иоанн Сарментов (1888–1889 гг.), Николай Дмитриев (с сер. 1891 г. до 1892 г.), Флегонт Попов (с 1889 г.), пономарь Николай Силин (1868 г. – 1870-е гг.).

Миссии помогали переводчики с остяцкого и самоедского языков: отставной казак Яков Клепиков и остяк Николай Семенович Епаркин. Последний, в качестве толмача был приглашен священником В. Кайдаловым принять участие в христианизации самоедов в юртах Ермаковых в ноябре 1868 года¹². Известно, что настоятель миссии св. С. Тверитин, пономарь Н. Силин не нуждались в переводчике, т. к. сами хорошо знали остяцкий язык.

Стараниями епархиальной власти был «исходатайствован» усиленный оклад на содержание духовенства Обдорской миссии и причта Сургутской церкви¹³. По указу Св. Синода от 10 марта 1867 г. жалование вновь назначенных миссионеров Тобольского севера возросло почти в два раза¹⁴. Новый оклад формировался из двух частей: годового и дополнительного. Старшему священнику (благочинному и настоятелю) выплачивалось жалование, ассигнуемое из сумм государственного казначейства «по примеру прежних лет» в 180 руб. и добавочная сумма в 170 руб. из хозяйственного управления Св. Синода. Размер оплаты второго священника (помощника настоятеля) состоял из годового оклада в 350 руб., отчисляемого хозяйственным управлением Св. Синода. Вознаграждение причетников формировалось из двух частей: прежнего оклада и дополнительного от Св. Синода. Соответственно первый причетник получал 175 руб. (70 руб. основного и 105 руб. дополнительного окладов); второй – также 175 руб. (из прежнего оклада 60 руб., из дополнительного 115 руб.). Жалование третьего причетника (пономаря) состояло лишь из дополнительных 175 рублей. Со всех получаемых сумм предусматривался вычет 2 % в пенсионную кассу¹⁵. Не имели стабильного содержания переводчики миссии. Они, как правило, нанимались за определенную плату по индивидуальной договоренности. Так, известно, что толмач Н. С. Епаркин просил за свой труд вознаграждение 10 рублей. В счет «рядной платы» ему выдали 4 пуда муки¹⁶.

В целом средства на содержание причта Сургутской миссии в 1868 г. составили 892 руб. 23 ¾ коп.¹⁷, затраты на Обдорскую миссию – 1363 руб. 96 коп.¹⁸

12 марта 1872 г. был открыт Тобольский епархиальный комитет Русского Православного миссионерского общества (далее – РПМО), который в соответствии с параграфом 7 устава, должен был, во-первых, «доставлять материальные пособия на содержание миссионеров, на устройство и содержание миссионерских церквей, школ, больниц и т. п., а также на издание книг, приспособленных к разумению и духовным потребностям инородцев»; во-вторых, содействовать миссионерам в деле обращения иноверцев и утверждения их в православной вере; в-третьих, заботиться о распространении сведений о миссиях и миссионерских нуждах, привлекать в свои ряды как можно больше сочувствующих миссионерскому делу¹⁹. Св. Синод передал в распоряжение миссионерского общества ежегодный доход, поступавший от церковного кружечного сбора «на распространение православия между язычниками в империи» с капиталом, сформировавшимся за несколько предшествующих лет²⁰. Вместе с деньгами попечению Совета общества передавались все учреждения миссионерского характера. Содержание миссий поглощало значительные средства, поэтому деньги РПМО собирало по всей стране через многочисленные епархиальные отделения.

В бюджете Тобольского комитета РПМО долгое время основную роль играли пожертвования и членские взносы, а позднее – поступления из-за пределов епархии. Совет РПМО установил полугодовую сумму на содержание миссий Тобольской епархии в размере 1428 руб. В 1872 г. деньги на Обдорскую и Сургутскую миссии, согласно распоряжению хозяйственного управления при Св. Синоде, изыскиваются во Владимирской епархии. В 1873 г. только на содержание личного состава Сургутской миссии РПМО отчисляло, в добавление к ассигнуемым из гос. казначейства, 1896 руб. 70 коп.²¹ Такая практика – сбор средств на миссионерские нужды в епархиях с преобладающим православным населением и направление их в епархии, населенные иноверцами – продолжала использоваться и в дальнейшем.

Тем не менее, в рапортах миссионеров регулярно встречаются жалобы на отсутствие денег на прогоны, из-за чего они не могли в полной мере исполнять свой пастырский долг²². Поэтому с 1876 г. Тобольский епархиальный комитет РПМО выделяет благочинному «вспомогательные средства» на разъезды и другие нужды Сургутской миссии в размере 100 руб.²³

Таким образом, сотрудники Сургутской и других миссий Тобольского севера были в целом неплохо материально обеспечены. Однако нельзя сказать, что указанных сумм было вполне достаточно, чтобы компенсировать сложные и многотрудные обязанности, выпадавшие на долю миссионеров. Об их исполнении, тех препятствиях, с которыми приходилось постоянно сталкиваться членам миссии, мы можем судить по ежегодным и полугодовым отчетам и рапортам.

Обязанности миссионеров были определены инструкцией к указу Св. Синода от 10 марта 1867 г., «данной для руководства причту Сургутской церкви»:

1) «исправление нужных треб» среди крещенной паствы, «утверждение их в православном христианском учении»; 2) проповедь Евангелия «прикочевывающим по временам к Сургуту идолопоклонникам»; 3) разъезды по «дальним кочевьям инородцев», проживающих по правую сторону реки Оби, с целью расположить их к принятию христианства; 4) обучение детей грамоте²⁴.

В соответствии с этой инструкцией вскоре развертываются несколько основных направлений работы миссии. Первым следует признать «окормление ранее уже принявших христианство инородцев», проживавших на территории Сургутского прихода: исповедь, причащение, отпевание, крещение новорожденных, проповедование Евангелия, разъяснение молитв, христианских праздников, пагубности «ворожбы» и пьянства и др. Указ Св. Синода вменил в обязанность двум сургутским священникам «по очереди объезжать кочевья прихожан и проповедовать»²⁵.

Православная община Сургутской Троицкой церкви насчитывала от 1900 до 2000 чел. Она включало население города, жителей немногочисленных русских поселений, расположенных преимущественно к западу от Сургута, а так же «коренных звероловов» из 17-ти инородческих юрт, отстоявших от церкви на расстоянии 25–150 верст. «Крещеных инородцев» значилось в приходе 500–630 чел.²⁶ Ожидать от них осознанного восприятия православного вероучения, регулярных посещений храма не стоило. Да и предыдущий опыт не давал в этом уверенности. Сохранить паству, не дать ей вновь впасть в прежние «суеверия» было возможно только при условии миссионерского служения, регулярных встреч с прихожанами «собственно для того, чтобы на месте жительства окрещенных инородцев наставлять и укреплять их в вере и благочестии»²⁷. Поэтому каждый год в отчетах значатся такие районы миссионерских поездок как Пилюгинское, Тундринское поселения, Заречные, Итыковы, Ермаковские юрты, кочевья Балыкской волости и др. Территорию других приходов благочиния окормляли пять приходских священников, формально не являвшихся миссионерами, но по долгу пастырского служения вынужденных также выполнять миссионерские задачи.

Число разъездов членов притча Сургутской Троицкой церкви обычно достигало 2–3, но иногда доходило и до 8–9 в год. Миссионерам приходилось преодолевать в течение нескольких недель сотни верст на оленях, лошадях или лодках. Так, в первом полугодии 1889 г. общая продолжительность трех поездок составила 37 дней²⁸. В 1892 г. С. Тверитин покидал Сургут с миссионерскими целями также три раза: 17 февраля – 1 марта (Балыкская и Тундринская волости), 23 мая – 20 июня и 8–24 декабря (другие волости Сургутского уезда)²⁹.

Ради того, чтобы крестить родившегося ребенка, миссионерам иногда нужно было проезжать по 100–150 верст в 30–40-градусный мороз. «В дороге находились более суток, несмотря на то, что делали только один отдых среди болота, чтобы накормить оленей, и в юрту прибыли ночью на 21 число [декабря]… Я велел приготовить в более чистой половине юрты место, чтобы совершить таинство крещения над 6-ти месячным младенцем; потом отправили молебен с водоосвящением, после которого я окропил юрту и оленей, для утверждения остяков в вере предложил им учение о едином Боге…», – писал св. А. Силин в отчете за 1872 год³⁰.

Некоторые настоятели весьма скептически оценивали результативность таких поездок. В рапорте за первую половину 1884 г. св. В. Калугин указывал: «При посещении улусов священники занимались преподаванием инородцам основных истин веры и обучением их общеупотребительным молитвам. Немногие из инородцев во всех приходах знают молитвы Господни и Духу Святому. В общем же инородцами с трудом усваивается услышанное, а с течением времени совершенно изглаживается из памяти, почему приходится заниматься с ними священнику одними и теми же предметами. Причина этого заключается в бродячей жизни инородцев, которых священник видит не более двух раз в год, а иных не видит по нескольку лет»³¹.

Второе направление – обращение в православие язычников. К их числу относились преимущественно «кочующие самоеды», приезжавшие в декабре–январе в Сургут на ярмарку или оказывавшиеся в округе во время перекочевок. Миссионерам нужно было специально выбирать место и время встречи удобное для проповеди христианского вероучения, т. к. ненцы прибывали в город для продажи пушнины и покупки муки, рыболовных и охотничьих припасов и поэтому не всегда были расположены к общению с миссионерами. По описанию Сургутской ярмарки, сделанному в начале 1880-х гг. политическим ссыльным С. П. Шевцовым можно понять все те сложности, с которыми приходилось сталкиваться миссионерам: «С наступлением вечера, в сумерки тихо, почти без всякого шума, как бы крадучись, боясь обратить на себя внимание, въезжают в город самоеды отдельными партиями человек по 30 и 40 и заворачивают в дворы заранее намеченных торговцев. Ворота наглухо запираются вслед за ними во избежание прихода кого-нибудь из посторонних, кому не полагается видеть ничего, что происходит тут, и начинается торг, продолжающийся иногда до утра. Перед рассветом самоеды, также партиями и также стараясь сохранить возможную тишину, выбираются из города на место стоянки, находящейся в урмане, верстах в 15–20 от Сургута. На следующий день повторяется та же история, и так в продолжение целого месяца»³².

В документах иногда отмечалось, что «самоедов в городе почти не было» из-за эпидемий, отъезда на ярмарку в Обдорск и др. причинам. Напр., в отчете за 1886 г. указывалось, что «надежды священника Тверитина [на проповедь христианства среди приезжих ненцев] не сбылись… так как все они в это время были в Обдорске на выборе нового своего князя, вместо таково же, недавно умершего»³³. Поэтому число обращений в христианство могло сильно колебаться от года в год. Исключение составил 1868 г., когда во многом благодаря случайному стечению обстоятельств, умению и энергии священника Василия Кайдалова было крещено в течение нескольких дней 311 человек. Во время одной из первых своих поездок он столкнулся с большой группой кочующих ненцев с р. Казым. Воздействуя, прежде всего на старейшин, он сумел добиться согласия на крещение практически всех. Примечательно, что одновременное обращение в православие столь большого количества язычников вызвало определенные сомнения со стороны епархиального начальства: не было ли принуждения или угроз по отношению к коренным жителям, соблюдались ли положенные обрядовые действия? После длительного разбирательства В. Кайдалов был полностью очищен от подозрений, а крещение признано состоявшимся.

Следует отметить, что за полтора столетия, со времен массового крещения жителей Тобольского севера схимонахом Феодором (митрополитом Филофеем Лещинским) в начале XVIII в., радикально изменились взгляды на допустимые методы воздействия на язычников при обращении их в христианскую веру. Прямое или косвенное давление на коренное население, считавшееся вполне возможным во времена святителя Филофея, теперь начисто отвергается. Только убеждение, тщательное изучение важнейших догматов православия считались достаточными основаниями для того, чтобы приступить к таинству крещения. Случай с обращением в христианство 311 ненцев был признан исключительным. Для оправдания и объяснения действий св. В. Кайдалова преосвященным Варлаамом II в качестве аналогии приводился пример с принятием христианства на Руси в 988 г.: «Киевляне, окрещенные при Св. Владимире… насколько они были подготовлены к св. крещению. Не они ли в ряду после принятия св. крещения при виде своего идола Перуна, прибиваемого волнами к берегу, кричали: «Выдыбай, наш Боже, выдыбай!» Однако крещение их признано церковью действительным. Те же пастыри церкви, которые их крестили, наставили их со временем главным догматам веры и укрепили их в оных, и они таким образом остались навсегда истинными сынами церкви. То же самое, Бог даст, будет и здесь»³⁴.

Каков был обычный порядок крещения можно судить по следующему сообщению настоятеля А. Силина: «По предварительном наставлении и испытании их [семьи ненцев из 6 человек] в решительности принять святое крещение в течение 13 суток они были учены кратким молитвам, а также как изображать на себе крестное знамение. После чего над всеми было совершено таинство святого крещения священником Македоном Тверитиным. Затем перед литургией были исповеданы, а за литургией приобщены святых тайн, все они были награждены святыми иконами, и каждому отданы были маленькие медные образа… Это семейство содержалось три дня у священника Крылова, 4 дня у священника Тверитина, 3 дня у дьячка Покровского, 3 дня у дьячка Силина, где и учились молитвам»³⁵.

Всего же за 31 год существования Сургутской миссии было обращено в христианство 482 язычника (см.: Приложение). Интерес представляет тот факт, что ни в один из годов число крещеных женщин не превышало число мужчин. Как отмечал один из миссионеров, на его проповеди «или вовсе не шли или шли весьма неохотно, особенно женщины, которые упорно отказываются от исполнения сего христианского долга»³⁶. Вероятно, большее количество обращенных в православие мужчин объясняется их относительно регулярными контактами с русскими – купцами, чиновниками, казаками, духовенством. Именно через мужчин происходило общение коренного населения с внешним миром. Женщины у обских угров и самодийцев традиционно вели более замкнутый образ жизни. Принятие же христианства мужем (например, по обету, данному во время болезни) не означало автоматического перехода в православие его жены.

Кроме язычников иногда крестились представители различных конфессий, проживавших в Сургуте – лютеранин (1868 г.), католик (1870 г.), мусульманин (1888 г.), еврей (1891 г.). Однако эти случаи носили единичный характер.

В резолюциях епархиальных архиереев, помещаемых на ежегодных отчетах настоятелей Сургутской миссии, в отчетах Тобольского отдела РПМО деятельность Сургутской миссии, как правило, признается слабой, недостаточно эффективной. «По отношению к христианской вере нынешние остяки по образу их жизни едва ли находятся не в том же состоянии язычества, в каком они были до времени обращения их в христианскую веру в 1712, 1714 и 1726 годах, – писал в рапорте на имя преосвященного Василия (Левитова) протоиерей Петр Попов, совершивший в 1882 г. ревизию церквей Сургутского и Березовского округов, – Из числа всех таинств христианской церкви они охотно исполняют одно – крещение, к прочим же они относятся без всякого внимания»³⁷.

Существовали как объективные, так и субъективные причины медленных темпов христианизации. К числу первых следует отнести уже упоминавшиеся крайне ограниченные возможности для постоянных контактов проживавших в Сургуте миссионеров с находившимися в перекочевках язычниками. Специфический образ жизни аборигенов и занятость духовенства выполнением приходских обязанностей не давали возможности вести миссионерскую работу систематически. Разовые эпизодические встречи не могли дать нужного эффекта.

На настоятеля миссии возлагались функции благочинного, приходского священника, заведующего церковно-приходской школой и законоучителя. Каждая из них требовала времени и сил. Кроме того, коренное население, проживавшее в непосредственной близости от Сургута, было в основном уже крещено. Поэтому приходилось полагаться лишь на удачу, чтобы «осветить светом истинной веры» души заблудших язычников, волею случая оказавшихся в Сургуте или на пути миссионера во время одной из его поездок по округу.

Необходимо указать и на общие сложные условия, в которых находилось местное духовенство. В деле христианизации «инородцев» миссионеры вряд ли могли опираться на немногочисленное русское население Сургута. Для последнего остяки и самоеды очень часто служили объектом эксплуатации. Поэтому их просвещение, культурная ассимиляция не были выгодны, т. к. ставили под угрозу сохранение прежних экономических отношений, приносивших несомненную выгоду сургутянам, дававших возможность наживаться за счет неэквивалентной торговли и аренды промысловых угодий.

Среди субъективных причин можно назвать неготовность некоторых членов миссии к выполнению своих обязанностей на должном уровне, слабое знакомство с языком, культурой, менталитетом коренного населения.

Вряд ли позитивно на миссионеров могла повлиять их бытовая неустроенность. Многие члены причта на протяжении долгих лет вынуждены были снимать жилье на собственные деньги. «Например, священник Степан Тверитин… помещается в осьмиаршинной комнате в длину и ширину, или в полусгнившем холодном и ветхом доме вынуждают жить с большим семейством настоятеля церкви и благочинного [В. Калугин – О. Ц.]. В подобном доме помещается и убогий дьякон с многочисленным своим семейством [Г. Вергунов – О. Ц.], а где то будет жить псаломщик которого, к счастью его, нет здесь целый год», – отмечалось в путевом журнале протоиерея П. Попова³⁸. С. Тверитин в рапорте за первую половину 1889 г. указывал, что «в течение десяти лет я на наем частных квартир употребил уже из собственных средств до 1500 руб. и в то же время, по причине неудобства квартир, перенес немало всевозможных неудобств и лишений в гигиеническом, семейном и хозяйственно-экономическом отношении»³⁹.

Не вполне удачным, по нашему мнению, являлся принцип равномерного распределения миссионерских обязанностей между всеми членами причта, что приводило к размыванию ответственности за порученное дело. Миссионерство выступало в данном случае в качестве своего рода дополнительной «нагрузки» для сургутского духовенства. В начале ХХ в. в Тобольской епархии перешли к практике назначения освобожденных миссионеров (противораскольнических, противомусульманских и противоязыческих), не связанных с каким-либо конкретным приходом, занятых исключительно миссионерским служением.

Наверное, на настроении настоятелей не могла не сказаться и излишняя подозрительность епархиального начальства к массовым крещениям, явственно обозначившаяся в деле священника В. Кайдалова (разбирательство с допросами, протоколами и очными ставками тянулось без малого два года).

Попытки оживить деятельность северных миссий и изменить ситуацию предпринимаются епархиальным Братством св. вмч. Дмитрия Солунского в конце 1891 г. по инициативе преосвященного Тобольского и Сибирского Иустина (Полянского), вступившего в должность в 1889 году.

По предложению епархиального архиерея вопрос подробно обсуждался также и на заседаниях Тобольского комитета РПМО. Была разработана новая инструкция для миссионерских учреждений Севера Западной Сибири. Суть нововведений заключалась в следующем:

1) Централизация управления миссионерским делом. Вместо трех независимых друг от друга миссий создается одна – Низовская. Местом пребывания ее начальника объявляется Обдорск. Березовский и Сургутский благочинные теперь считались помощниками начальника – «при объездах своих благочиний… имеют занятия и по делам Миссии; в своих же действиях по Миссии отдают отчеты начальнику ея…»⁴⁰. При этом в состав Низовской миссии оказывались включенными все причты Березовского и Сургутского округов. Их содействием и услугами могли воспользоваться в случае необходимости на безвозмездной основе начальник миссии и его помощники.

2) Перераспределение финансирования в пользу Обдорской миссии. Сургутской же следовало «по малости и незначительности… сократить… содержание». Добавочные средства, выделяемые Тобольским комитетом РПМО настоятелю Сургутской миссии, теперь составляли 300 руб., его помощнику – 100 руб., первому псаломщику – 180 руб. и второму псаломщику 60 руб. в год