Фото: Георгий Ланчевский
Роман «Над пропастью во ржи» (1951) Джерома Дэвида Сэлинджера – классика американской и мировой литературы ХХ века. Он читается или слушается на одном дыхании, в один глоток. Это чрезвычайно цельное и сильное произведение.
Герой – шестнадцатилетний Холден Колфилд из состоятельной семьи, этакий, как сегодня говорят, элитный мальчик – захватывает своей искренностью и непосредственностью, своим убийственным сарказмом, который, к сожалению, разъедает в основном его самого. Он со всем не согласен, всё отрицает, во всём сомневается, всё его раздражает вплоть до ненависти, но он скрывает это в себе, не выпуская наружу.
Писателю удалось, возможно, впервые в мировой литературе, мастерски описать тип человека-неврастеника, для которого всё не то и всё не так, тип человека-одиночки, которого все раздражают и достают, тип человека-пессимиста, который везде и во всём видит один негатив; человека-невротика, для которого крайне трудно общаться с другими людьми, хотя он это тщательно скрывает. Этот тип людей возник и массово распространился в каменных джунглях урбанизированного потребительского общества, одержимого «американской мечтой». Те, кто остро чувствует его притворство и фальшь, его внутреннюю пустоту, обрекают себя на мизантропическое одиночество.
Для других такой человек носит маску безобидного чудака, сквозь которую очень редко прорывается то, что он по-настоящему думает и чувствует. Чтобы это произошло, должно случиться нечто экстраординарное, что-то такое, что вывело бы его из себя, лишило самоконтроля: должны быть оскорблены его самые глубокие чувства или случиться беда с самыми близкими и дорогими людьми.
Отречься от себя настоящего через принятие чужого и поддельного образа мысли – вот к чему призывают Холдена взрослые в его жизни
В этом несоответствии – самая главная трагедия героя, причина его сумасшествия, к которому он в итоге приходит. Во всяком случае, именно так прочитывается открытый финал романа, текст которого является, по сути, «исповедью» героя, находящегося в психиатрической лечебнице.
Несоответствие между желаемым и действительным, внутренней правдой и внешней реальностью, между идеальными мечтами и прозой жизни, между голосом совести и необходимостью соглашательства с другими… Это несоответствие, этот раскол герой носит в себе и никак не может с ним смириться. Он не соглашается пойти на попятную и изменить свой внутренний мир в угоду внешнему, не желает притворяться, лицемерить, носить маски, играть роли, быть как все, чтобы в итоге забыть, потерять себя, поверив при этом в то, что так надо, что это нормально и правильно, что это и есть настоящая взрослая жизнь.
Это отречение от себя изначального, настоящего, детского через принятие иного, чужого и поддельного образа мысли и жизни и есть взросление. Именно к этому призывают Холдена взрослые в его жизни, родители и преподаватели. И именно с этим он не хочет согласиться.
Тот, кто не взрослеет, в итоге надрывается и ломается; в конце концов, его душа не выдерживает пустого и чопорного формализма взрослой жизни, когда люди говорят то, что не думают, делают то, чего на самом деле не хотят, хотят то, во что не верят, поступают так, чтобы понравится другим, а не чтобы быть самими собой, живут, не живя, а играя, как в театре или кино, когда они постоянно притворяются.
«Весь мир – театр, а люди в нем – актеры», – подметил когда-то Шекспир. Холден же никак не может это принять, потому что ненавидит всякую неправду.
Поэтому герою так не нравится Голливуд, эта фабрика грез с ее рекламно-коммерческой фальшью, и так нравятся дети с их непосредственной честностью и прямотой.
Автор прекрасно изображает внутренний мир шестнадцатилетнего подростка с его максимализмом, эмоциональными качелями, повышенным гормональным фоном, непониманием самого себя, низвержением авторитетов, осуждением взрослых и одновременным желанием стать взрослым, неспособностью к спокойной саморефлексии и критической трезвости, комплексом неполноценности, стремлением к самоутверждению, неуемным самолюбием и тщеславием, оторванной от действительности мечтательностью и буйной фантазией.
Герой – подросток-бунтарь, который весь свой бунт запирает в себе, и это разрывает его изнутри
Герой – подросток-бунтарь, который весь свой бунт запирает в себе, и это разрывает его изнутри. Он не хочет ни оставаться таким, какой он есть, ни становиться таким, как взрослые, ему противно, ненавистно жить в их выдуманном, искусственном и условном мире.
Ему хорошо только с детьми. Если бы он мог, то общался бы только с ними. Всё, чего он хочет, – это ловить их над пропастью во ржи, не давая им в эту пропасть упасть. Это заветная мечта героя и вместе с тем образ-притча, которая является ключевой для романа.
Рожь – это наш безумный мир с его испытаниями и искушениями, это все люди, с которыми мы соприкасаемся и общаемся, то есть все наши ближние, говоря евангельским языком. Все люди – это рожь и вместе с тем те, кто через эту рожь пробирается. Каждый одновременно является и рожью для других, и тем, кто идет сквозь рожь других. Каждому, хочет он или нет, приходится проходить через рожь окружающих его людей, стараясь при этом не сбиться с пути, не потерять себя, что чрезвычайно трудно.
Пропасть и есть эта потеря себя, утрата своей изначальной внутренней и внешней цельности, честности и искренности. Для Сэлинджера это страшнее даже смерти. Рожь ведет к пропасти, всегда ведет к пропасти, люди ведут друг друга к пропасти, чаще всего не понимая и не осознавая этого. По Евангелию, «они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 15: 14).
В 1943 году, то есть во время написания романа[1], вышла пьеса Жана-Поля Сартра «За закрытыми дверями», которая заканчивается словами «Ад – это другие». Французский философ-экзистенциалист чувствовал то же, что и Сэлинджер, думал о том же.
Холден и подростки вроде него находятся на самом краю этой адской пропасти. Всё, что они хотят, – это не упасть самим и удержать как можно больше детей от этого.
И герой, и автор хотели бы, чтобы так было, но, к сожалению, это невозможно. Невозможно спасти детей от потери себя своими собственными силами. Холден и себя-то спасти не может. Его призрачным мечтам не суждено сбыться. Все дети и сам герой обречены на взросление, на падение и гибель в искусственном игровом мире, в мире, в котором, по апостолу Иоанну Богослову, царствуют «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Ин. 2: 16).
По убеждению Сэлинджера, никто не может этого избежать. Все взрослеют, оставляя в прошлом свою детскость. Все проходят через рожь и падают в пропасть, и никто не может их от этого спасти.
Дети еще этого не осознают. И потому они пока еще счастливы. А вот Холден уже это осознал со всей болезненной щемящей остротой, как и то, что ничего не может с этим поделать, никак не способен это изменить.
К сожалению, христианство для него – это неотъемлемая часть мира взрослых, мира лжи, против которого он протестует
Для него неведома евангельская возможность быть как дети (см.: Мф. 18: 3), независимо от возраста. К сожалению, христианство для него – это неотъемлемая часть мира взрослых, мира лжи, против которого он протестует, который отвергает и низвергает, тем самым обрекая себя на психический срыв, душевную опустошенность и уныние. Он никому и ничему не верит, даже себе. Единственное, чем он руководствуется в своей жизни, – это импульсивные душевные порывы, эмоциональный произвол и только.
Для того чтобы не смириться с лукавым миром, нужно смириться перед Христом. Иначе твоя собственная гордыня разорвет твое сердце на куски.
Смирение – путь к психической и физической адекватности, к душевному и телесному здоровью. Вот что понимаешь при чтении романа. Не знаю, вкладывал ли этот смысл автор. Скорее всего, нет. К этому выводу приходишь, если смотришь на книгу христианскими глазами.
По сути, взрослея, мы делаем выбор между двумя смирениями – смирением перед земным миром или смирением перед Богом. Те, кто не принимает ни того, ни Другого, остаются наедине со своим самолюбием, которое просто съедает их изнутри, делает изгоями, чудаками, безумцами, ненормальными для других да и самих себя.
В итоге существование таких людей становится невыносимым, и они решаются покончить жизнь самоубийством. В романе нет этого итога, но он есть в рассказе Сэлинджера «Хорошо ловится рыбка-бананка», опубликованном за три года до выхода «Над пропастью во ржи». Его герой Симор явно напоминает уже повзрослевшего Холдена Колфилда, который так и не смог смириться с окружающим его миром.
Смирение (неважно, перед чем) делает человека способным поверить в нечто такое, что выше его и тем самым позволяет ему обрести точку опоры и отсчета, смысл, цель и систему жизненных координат.
Смиряющиеся перед «миром сим» обретают веру в него, приобщаются к его сознанию, его идеям и ценностям. Смиряющиеся перед Господом обретают веру в Него, в Его силу и власть, Его Промысл, получают Его разум, желания и чувства (см.: 1 Кор. 2: 16).
То, перед чем ты смиряешься, в то ты и веришь. Во что ты веришь, тому и служишь. Если не смиряешься ни перед чем, значит остаешься в одиночестве – в вакууме своего самолюбия, в невесомости своей гордыни, в пустоте самопоедания и саможаления. Такой человек делает себя врагом и чужаком для всех, а в конечном итоге и для самого себя.
Общество, в котором вынужден жить герой, – это «атомарное общество», описанное еще Гегелем. В нем все эгоисты и индивидуалисты, любящие только самих себя, живущие только ради самих себя, то есть ради удовлетворения своего бесконечного Эго.
Гордые люди живут для того, чтобы быть гордыми. Получается порочный замкнутый круг. Гордыня – змея, кусающая себя за хвост и тем самым себя насыщающая. Она бессмысленна, бесплодна и разрушительна.
Единственное, что соединяет, склеивает людей-эгоистов между собой, – это выработанные ими внешние правила и институты сосуществования, которые они по умолчанию договорились соблюдать, чтобы общество могло выживать и развиваться; то, что называется «общественным договором», культурой или цивилизацией. Чтобы хоть как-то сосуществовать, людям приходится играть по правилам, надевать на себя маски приличия, культурности и цивилизованности. Если бы их не было, была бы война всех против всех.
Для юноши-максималиста всё, где есть ложь, ненавистно и не должно существовать. Однако и правда ему недоступна
Но герой не хочет этого понимать и принимать. Для него все внешние формы людского общежития – сплошное фарисейство, в основе которого лежат эгоизм и лукавство. Для юноши-максималиста всё, где есть ложь, ненавистно и не должно существовать. Однако и правда ему недоступна. Поэтому всё, что он может противопоставить неправде окружающего мира, это свою собственную гордость, свой бунтующий протест, который обречен либо на сдачу, либо на сумасшествие.
В духовной сфере, борясь с врагом его же оружием, мы сами уподобляемся своему противнику, становимся такими же, как он, ничем не лучше его.
«Над пропастью во ржи» – роман-предупреждение и предостережение, роман, показывающий безысходность мира взрослых и мира детей, в которых нет Христа, нет Пути, Истины и Жизни (см.: Ин. 14: 6).
Если нет Христа, значит, нет и Неба, нет вертикали восхождения к Нему. Если нет Христа, значит, есть только горизонталь, заканчивающаяся пропастью. Вернее, двумя страшными пропастями: пропастью лицемерия и пропастью эгоистического самоедства.
«Пропасть, в которую ты летишь, – предупреждает Холдена один из его учителей, – ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца».
У Блеза Паскаля есть мысль, что человек – это существо, находящееся между двумя безднами: бесконечно большим и бесконечно малым, то есть между макро- и микромирами. Оба эти мира составляют бесконечность материальной природы.
Кроме нее есть еще бесконечность духовная. Она тоже состоит из двух бесконечностей – бесконечности зла и бесконечности добра. Можно бесконечно своими грехами нисходить в бездну ада или, напротив, бесконечно восходить по лестнице добродетелей к беспредельному Богу.
Сэлинджер, который, по всей видимости, не признает греха, тем не менее пишет о двух бесконечных греховных безднах, об их ужасе и губительности для человеческого существования, о бездне ложного смирения перед миром сим, с одной стороны, и бездне горделивого бунта, с другой.
Печально, что, по сути, главный роман писателя чаще всего воспринимается как манифест подростковой и юношеской независимости и нонконформизма, используется как аргумент для оправдания непослушания и протеста.
Протест героя романа – не доблесть, не геройство. Это показатель его острейшей боли, внешний симптом его мучительной внутренней болезни, выражение глубочайшего личного кризиса. Это роман не столько и не только о протесте, сколько о безысходном горе, не столько о бунте, сколько о поиске себя, не столько о свободе, сколько о растерянности и неспособности разобраться в себе, о рабстве страстям, говоря христианским языком. Это книга о человеческом несчастье, которого нельзя избежать, как бы нам этого ни хотелось. Здесь очень много боли и очень мало надежды. Вернее, ее почти совсем нет.
Если сравнивать «Над пропастью во ржи» с другим классическим американским романом «Убить пересмешника» Харпер Ли, то они радикально расходятся именно в вопросе надежды. Несмотря на название, в этой книге есть надежда, которая в итоге всё покрывает и разрешает. Нельзя убивать пересмешника. Это грех. Нужно бороться со злом и делать добрые дела. Таков жизнеутверждающий посыл книги Харпер Ли.
Она вышла в свет через девять лет после публикации романа Сэлинджера. В обеих книгах показано сознание детей и проблемы их взросления, у Харпер Ли в – 1930-е годы Великой депрессии, а у Сэлинджера – в конце оптимистических послевоенных 1940-х, точнее, в предрождественские дни декабря 1949 г.
У героев первого романа много внешних и внутренних проблем, но они с ними справляются, потому что у них есть понятия греха и праведности, бесчестья и достоинства. У героя второго романа есть только внутренние проблемы, но он с ними не справляется, потому что существует уже вне рамок добра и зла, ему просто не на что и не на кого опереться. Он ни во что и ни в кого не верит, даже в себя, во всем и вся видит подвох, обман, ловушку. Холден уже живет в обществе, в котором, по выражению Ницше, «Бог умер», в котором люди сами убили Бога в себе, в своих душах и отношениях друг с другом[2].
Холден живет в обществе, в котором, по выражению Ницше, «Бог умер», в котором люди сами убили Бога в себе
Да, Рождество, как и другие христианские праздники, в этом обществе еще отмечаются, но как дань традиции, семейный ритуал, как по преимуществу детские семейные торжества. Они уже не озаряют смыслом жизнь личности, семьи, общества. Здесь очень много яркой мишуры, но очень мало жизни и правды. И Холден это прекрасно чувствует. Поэтому Рождество только усугубляет его страдания, его неприятие окружающего мира, который лишь делает вид, что во что-то верит. Здесь еще больше фальши, чем в обычные будничные дни.
Сегодня мы знаем, как трансформируется празднование Рождества на Западе, в массовом сознании зачастую теряя связь с евангельской историей, со Христом, лишаясь своего изначального спасительного смысла.
Жаль, что то, что ужасало писателя, у многих вызывает восторг и желание подражать его герою. Холдену Колфилду особо не в чем подражать. Разве что в любви к детям, да и то с оговорками. Они мучаются сами и мучают других. Таким, как он, можно только посочувствовать. Их нужно постараться понять, не осудить и помочь прийти им ко Христу. Чтобы это получилось, их нужно искренне, по-настоящему любить, отогревая своим теплом их замерзшие от недоверия всем и вся сердца.
Описанный в книге экзистенциальный кризис пережил и сам автор. Столкнувшись с непониманием своего творчества, с совершенным извращением и подменой того, что он хотел сказать, в массовом сознании, он удалился и закрылся от мира, стал вести затворнический образ жизни, увлекся дзэн-буддизмом и другими восточными религиозными практиками. По сути, реализовал мечту своего героя уехать от всех подальше и жить незаметной жизнью по своей, а не по чужой воле. Видимо, так Сэлинджер хотел преодолеть ту духовную болезнь, которую диагностировал в книге.
Думаю, вряд ли ему это удалось. Потому что не там он искал. Ведь истинное исцеление и спасение может дать только Христос, Который сказал:
«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11: 28–30).
